Макс Фрай - Жалобная книга [litres]
— В смысле — кафе Маринкино взорвали, — поясняет Варя. — По-моему… Ты ничего в комнате не забыл? А то потом не вернешься. Горит же все!
— Да нет, я раздеться не успел, — говорю. И спохватываюсь: — А ты? У тебя же там, наверное, деньги, документы…
Грохочет щеколда, и мои пылающие щеки встречаются с влажным мартовским ветром. Мы уже во дворе.
— Деньги и документы всегда при мне, в сумке. И карты я забрала. И книжку Штрауха. И ноутбук — у тебя, да?
— И еще шнур какой-то на шее…
— Значит, все в порядке, — заключает она. — Идем скорее. Посмотрим, как там твоя машина. Только бы не…
Машина моя в полном порядке. Ничего удивительного: припарковаться мне удалось метров за двадцать от входа. Во всех московских переулках по ночам аншлаг: места во дворах не хватает даже половине автовладельцев. Впрочем, те машины, что стояли ближе к кафе, насколько я мог оценить ситуацию, тоже уцелели. Зато «Шипе-Тотек» пылает. Великолепное зрелище, но Нерон из меня хреновый: меньше всего на свете я сейчас готов воспевать эту неземную красоту. Мне бы понять, что случилось, а потом оказаться где-нибудь на другом краю света. Или в обратном порядке. В обратном порядке, строго говоря, даже лучше.
Тут мы с Варей единодушны.
— Поехали, — требует она. — Все равно куда, лишь бы отсюда. И… да, мне надо позвонить. Марине позвонить, что ли… Или сразу Алексею? Нет. Марине. Откуда сейчас позвонить можно? Таксофоны где-то ведь есть?..
— Да ну, таксофоны… Звони.
Одной рукой завожу машину, другой протягиваю ей телефон.
— Хорошо, что у тебя сотовый, — кивает Варя. — А меня всегда жаба давила его заводить, даже когда лишние деньги были… Какая тут система? Просто цифры набирать, или сначала кнопку нажать какую-то?.. И поехали, поехали отсюда, скорее. Сейчас какие-нибудь менты с пожарными примчатся, решат, что мы с тобой и есть самые страшные злодеи-поджигатели. Им так удобнее. Всем так удобнее, а у меня еще и регистрации московской нет… Поехали!
— Сначала набираешь номер, потом нажимаешь кнопку с зеленой точкой, — говорю, трогаясь с места.
— Ясно.
— Марина! — кричит Варя в трубку. — Маринушка! Кафе взорвали… Да, только что. Я в порядке… Нет, грохнуло в зале, а мы были в комнате… Да, в машине, едем уже… Не знаю куда. Куда-нибудь подальше… Да, забрала… Нет, не вызывала никого, я же… Ага. Где-нибудь, найду, сейчас разберусь… Да, конечно!
Поворачивается ко мне.
— Какой у тебя номер? Чтобы Марина могла мне перезвонить…
Диктую цифры, она повторяет. Невидимая Марина на другом конце несуществующего провода, надо понимать, их записывает. Поразительно все-таки: взрыв, пожар, катастрофа, а три взрослых человека больше всего на свете озабочены необходимостью записать некую последовательность чисел.
Бред собачий. Но так почти всегда бывает.
— Она сейчас позвонит Леше — ну, сыну, — объясняет Варя, возвращая мне трубку. — Потом перезвонит, может, я к ней поеду… Нет, это плохо. Не надо ей со мной сейчас возиться. Если это Лешины проблемы, Маринушке лучше бы совсем потеряться, на какое-то время…
— Лешины проблемы? — переспрашиваю.
— Сын Маринкин какой-то бизнес-фигней мается, — объясняет Варя. — Мутная рыба. Кафе открыто на его деньги. А нравы у них там понятно какие… Я потому и решила сбежать. Не хочу связываться… А уж тебе с этой дрянью связываться совсем ни к чему. Влип ты со мной!
— Ну, зато на «ты» перешли, — замечаю меланхолично. — А так сколько бы еще церемонились…
Варя начинает смеяться. Тоненький, с привзвизгом истерический смех — но все лучше, чем слезы. А какая-то разрядка ей сейчас нужна. Позарез.
Да и мне, честно говоря, не помешала бы разрядка. Но я ладно, я перетопчусь до лучших времен.
Смех, впрочем, почти сразу переходит в тихий, но горестный рев.
— Господи, — бормочет Варя. — Господи, господи, да что же это?.. Вот она Маринкина «Башня»! Вот она… Но зачем это все?.. Пиздец какой-то сраный… Зима, ночь на дворе, мне работать надо, ничего не понимаю, зачем?!
Но она быстро берет себя в руки. В рекордно короткие сроки. Ее минута слабости длилась секунд сорок, не больше.
— Мы сейчас где? — спрашивает, шмыгая носом.
— На Садовом, не узнаешь? — я стараюсь говорить бодро и оптимистично, но фальшивлю, как малахольный педиатр в разгар эпидемии дифтерита. — Сейчас будем сворачивать на Проспект Мира. Поедем ко мне.
— Гадать? — она снова начинает смеяться. — Ну да, я же так и не отработала свой ужин…
— Чай пить, разговоры разговаривать. Про Михэаля тебе расскажу, если еще интересно… А вот гаданий с меня на сегодня хватит. Да и с тебя, пожалуй. Потом как-нибудь.
— Может быть, Марина позвонит, — нерешительно возражает Варя. — Я у нее могу переночевать. Или у Наташки, она на Менделеевской живет…
— Ты сейчас заснешь? — спрашиваю.
— Ну, вот прямо сейчас — вряд ли…
— И я — вряд ли. Поэтому поехали пить чай и успокаиваться. Захочешь, я потом тебя куда-нибудь отвезу. Мне не трудно, я ночная птица. После полуночи только и просыпаюсь толком.
— Я тоже сова, — откликается Варя. — Ложусь под утро, почти всегда…
— Вот и славно, — говорю. И, помолчав, добавляю: — Я, стыдно сказать, совсем не маньяк. Более безопасного занятия, чем отправиться ночью ко мне в гости, выдумать невозможно.
— А я, честно говоря, и не сомневаюсь, — она пожимает плечами. — Что-что, а опасность я всегда жопой чую. Помнишь, я же не смогла в зале кафе сидеть? Я ведь не собиралась тебя в свою комнату приглашать. Неловко как-то было… Но почувствовала, что в зале сидеть нельзя, и все тут.
— Хорошо, что ты себе веришь, — вздыхаю. — Я вот много лет себе верить учился; кажется, так и не выучился толком…
Варя улыбается, но лицо ее тут же снова искажается страдальческой гримасой.
— Ч-ч-ч-черт! У меня там книжки остались, — шмыгает носом. — И джинсы новые, и куртка, и три пары туфель. Ерунда, а так жалко! Стыдно, да-а-а-а?
На этом месте она принимается реветь в три ручья.
— Суки, — твердит сквозь слезы. — Суки поганые, твари! Ну кому Маринка-то помешала? Так ведь хорошо нам было, и никому не было плохо, и такое кафе! К Лешке в офис сунуться побоялись, так нам все испоганить надо было… Ненавижу, суки вонючие, ненавижу!
Я ее не трогаю. Пусть поревет, покричит, так даже лучше. Сам на ее месте с удовольствием поревел бы. Уж я-то знаю цену ее потерям. Книжки и обувь — то немногое, что до сих пор привязывает меня к реальности. Мог бы, на тот свет за собой уволок бы эти сокровища, ей-богу!
Телефон зазвонил, когда мы подъезжали к ВДНХ. Варя торопливо вытерла слезы и потянулась за трубкой. Голос ее звучал на удивление спокойно.
